Сплоченность [Перевод с белоруского] - Микола Ткачев

— А вы? Прикрывать отход? Может быть…

— Выполняй приказ! — сурово остановил адъютанта Поддубный и переменил диск.

Адъютант устремился вдоль позиции. Где полз, где делал перебежки. Передав отделениям приказ об отходе, он поспешил к выгону, вблизи которого, в глубоком яру, стояли на привязи кони.

Партизаны выходили из боя. Группками они пробегали по выгону, направляясь к большаку. Адъютант проводил их взглядом и стал смотреть в сторону кладбища. Шли минуты, а Поддубный все не показывался. Стрельба возле кладбища утихала… Адъютант тревожно всматривался во мглу. И вдруг при свете взвившейся в небо ракеты он заметил невдалеке от себя множество фигур. Они приближались к деревне по приречной низине. Некоторые из них продвигались к кладбищу. Адъютант заспешил к Поддубному.

— Товарищ командир! Гитлеровцы вступили в деревню!

Увлеченный стрельбой, Поддубный ничего не слышал. Тогда адъютант сильно толкнул его в плечо и закричал уже возле самого уха:

— Нас окружают!

— Не бойся, прорвемся! — воскликнул Поддубный и, выпустив длинную очередь, наконец оторвался от пулемета, вскочил на ноги. — Пошли!.. Вот уж дал, так дал этим гадам!

Они мгновенно очутились возле своих коней, сели в седла и стремительно выскочили из яра. Но сразу же остановились: перед ними в темноте двигались по выгону колонны противника.

— Здорово же мы отстали от своих, — пробормотал Поддубный.

— Давайте огородами объедем Родники, — посоветовал адъютант.

— Глупости! Только время потратим. Лучше рванем прямо, проскочим в темноте, — ответил Поддубный и, держа наготове ручной пулемет, решительно направил коня к деревне.

Адъютант почувствовал, как по его спине пробежали мурашки, но ни на секунду не задержался на месте. «Ничего, сначала всегда боязно, — успокоил он себя. — Разве мне привыкать? Чего только не пережил с Поддубным!..»

Гитлеровцы входили в деревню. Шли пехотинцы, грохотали повозки, по краю дороги проезжали всадники и мотоциклисты. В этот шумный поток влился и Поддубный с адъютантом. Они проехали по центральной улице с полкилометра и перед сельской площадью повернули в сторону, в один из приречных переулков. Поддубный, видимо, намеревался пробраться через речку вброд и напрямик попасть к большаку. Но от этого намерения пришлось отказаться: вдоль речки цепями продвигались гитлеровцы, освещая ракетами окрестность. Поддубный повернул коня от приречья. Въехали в один переулок, потом во второй, кружились по темным, пустым местам несколько минут, наконец, попали к мосту. Пока что все шло неплохо, так, как, пожалуй, и не думалось там, на выгоне. Но только они проехали мост, раздался окрик:

— Хальт!

На дороге чернело несколько фигур. Поддубный заметил их и, не ответив, пришпорил лошадь и выпустил из пулемета очередь. Ударил из своего автомата и адъютант. Стреляя, они молниеносно рванулись вперед. Фашисты опомнились не сразу и с опозданием открыли огонь.

Поддубный и адъютант мчались галопом, хотелось скорей уйти от опасности. Упругий ветер бил в лица, шумел в ушах. Они перевалили пригорок и понеслись вниз.

Подковы гулко застучали по доскам мостка. И в этот момент вдруг что-то невидимое, но упругое больно ударило по лицу, по груди, рвануло назад, выбросило из седла.

— Хальт!

— Стой!

Эти приглушенные окрики, как и стон адъютанта, Поддубный отчетливо услышал в первую секунду, когда полетел на землю. В следующее же мгновение он, ударившись затылком о доски, потерял сознание. Не чувствовал, как на него навалилось несколько человек, как поволокли с дороги…

Придя в себя, он увидел вершины сосен, силуэты людей, услышал немецкую речь. Он рванулся, но напрасно — руки и ноги были связаны. В отчаянии Поддубный забился по земле. Свет фонарика ослепил его, и тот, кто осветил, пристально взглянув на Поддубного, воскликнул:

— Это же мой знакомый! Вот так улов! Здорово, друг ситцевый!

— Тьфу, полицейская морда! — плюнул Поддубный в лицо Бошкина.

20

Ночь кажется совсем короткой, если заполнена боевыми заботами. На исходе дня она окутает просторы своей звездной плащ-палаткой, охладит утомленную дневной жарой землю и вскоре, предупрежденная первым птичьим свистом, поспешно отступает в лесные чащи, торопится, дыша клубами белого тумана.

Рассвет застал Злобича с обозом вблизи Бугров, при выезде из леса. Часа два они пробирались по лесной дороге, узкой, затемненной кронами столетних деревьев, и когда выехали в поле, восход солнца явился для них приятной неожиданностью.

— Утро! Подкралось незаметно, как партизан на «железку», — щурясь, сказал Злобич хрипловатым от бессонницы голосом.

— В таком лесу трудно заметить, — откликнулся Сандро, ежась от утренней прохлады.

— Поехали быстрей, надо торопиться, — Злобич оглянулся на подводы, выезжавшие из леса, и подогнал коня.

За ночь они проехали около пятнадцати километров. Позади остались большак, кольцо блокады, стрельба, пожары. Теперь отряды соединения двигались в пущу на отдых. Раненые знали об этом, и Злобич видел, как все они заметно повеселели, подбодрились. Кое-где слышались шутки, приглушенный смех, меньше стало стонов.

От Бугров несло гарью и дымом. На месте построек торчали обугленные пожаром трубы. Вдоль улицы в немом оцепенении стояли почерневшие деревья. Ветер поднимал с пожарищ облака пепла, застилая ими все вокруг. «Что с мамой, сестрами?» — думал Злобич.

Он пришпорил коня и поскакал вперед. Шагах в трехстах от него ехали три всадника — головные дозорные. Злобич видел, как они галопом влетели в деревню. Улица была безлюдной. Дозорные пронеслись по ней, повернули назад и вдруг, резко осадив коней, стали пристально всматриваться в сторону огородов, на луга. Некоторое время смотрели молча, а потом, размахивая руками, протяжно закричали:

— Го-го-го-о!.. Возвращайтесь!.. Свои!..

Сдерживая коня, Злобич посмотрел туда же и увидел, что от деревни к лесу бежали люди. Дозорные криками пытались их остановить.

Вдруг из-за придорожных кустов послышался громкий возглас:

— Борис Петрович!

Конь испуганно рванулся в сторону, с головы Злобича слетела фуражка, и он едва удержался в седле. Осадив коня, Злобич сердито обернулся. Но гнев его мгновенно пропал: на дороге стоял Макар Яроцкий.

Злобич соскочил с коня и обрадованно протянул старику руку.

— Как вы сюда попали?

— А, молчи, это целая баталия… Был в Буграх. Смотрим — обоз едет. Ну, подумали, опять фашисты — и кто куда. Некоторые к лесу, а я сюда бросился. Спрятался в кустах, поглядываю на обоз и думаю: что-то не похоже на гитлеровцев. А тут как раз ты… Прости, что я так выскочил. От радости забыл, что могу испугать коня.

— Что дома?

— Натворили там горя басурманы, колом им земля! Полдеревни сожгли, на людей набросились, как бешеные собаки!

— А вы как уцелели?

— Отнес Василька к матери — погиб мальчик, смотрю — гитлеровцы нагрянули в деревню. Я свою старуху за руку — и убегать… сюда, в леса.

— А Надя?

— Надя?! — с горечью воскликнул дядька Макар.

Некоторое время он стоял в оцепенении, потом порывисто склонил голову, чтобы скрыть слезы. Борис почувствовал, что и сам заплачет, если еще хоть с минуту помолчит.

— Ну, говорите, что с ней!

— Осиротели мы. Забрали басурманы доченьку. Люди говорили, что Бошкин захватил ее.

Сердце Злобича больно сжалось. Он тяжело вздохнул и, потянув за повод коня, тронулся с места.

Шли молча. Ни о чем не хотелось говорить. «Надька, ты будешь моя», — вдруг вспомнились Борису слова, которые не раз Бошкин говорил Наде. Какой ретивый! Нет, собака, ты в силах ее замучить — на это у тебя, как и у всех твоих друзей по разбою, хватит умения, но ты ничего от нее не добьешься.

Борис так задумался, что не заметил, как вошел в деревню, не видел, что улица заполняется людьми, вернувшимися из леса.

— Борис! Братик! — вывел его из задумчивости звучный голос.

Навстречу бежала Верочка. Из ее глаз, блестевших радостью, катились слезы. Бросившись к Борису, она обняла его и прижалась к груди.

— Мы так боялись за тебя. Мама глаза выплакала. Такие бои теперь…

— Да, всем хватило горя. Как мать, Параска с детьми?

— Целы! Мы в лес убежали… Схватили по узлу — и из деревни. Все сгорело у нас, одна только баня осталась. Но чего горевать? Наживем! Правда?

— Правда, оптимистка ты моя. — Борис прижал к себе сестренку и поцеловал.

— А кто не пошел в лес — погибли, а иных угнали. Я очень боялась, что меня могут схватить и погнать. Это же как на смерть. Правда?

— Правда, — вздохнул Борис и, увидев мать и старшую сестру с детьми, спешивших к нему, рванулся им навстречу.

Сдержанно, без слез, встретила мать сына. Она перенесла столько горя, столько плакала в эти дни, что в ее глазах, сухих и ввалившихся, не нашлось в этот момент ни одной слезинки. Она молча обняла сына, уткнулась лицом в его небритую щеку и так простояла некоторое время. Затем разняла руки и, отступив на шаг, с нотками гордости в голосе сказала внукам: